Такое страшное было время. 

    Врагом народа был сам народ. 

Любое слово, любая тема… 

И по этапу страна… вперёд! 

    Но мы-то помним! Теперь мы знаем. 

        На всё запреты, на всех печать… 

   Народ толпой по этапу гнали, 

       Чтоб было легче им управлять… 

30 октября, День памяти жертв политических репрессий — особенный день. 

Это печальная дата в нашей истории. Оставлять ее без внимания нельзя, так как исторический и художественный материал по данной проблеме способствует формированию гражданских качеств личности, активной жизненной позиции, делает возможным становление нравственных основ каждого человека. В то же время — это сложная и противоречивая дата — день раскаяния государства перед своим народом, поэтому необходимо максимально объективно и исторически обусловлено преподносить любую, касающуюся этой темы, информацию.
Цель такой информации — вызвать интерес и эмоциональный отклик на события истории нашей страны времён тоталитаризма и сталинских репрессий, сформировать представление о недопустимости государственного беззакония в отношении граждан.

Историческая справка:

Если, мы посмотрим на динамику репрессий в СССР 1921-1953 гг., то увидим, что 1937-1938 гг. выделяются на общем фоне как уникальный всплеск насилия. Менее чем за полтора года в СССР во внесудебном порядке было осуждено около 1 млн 350 тыс. человек, из которых 681 тыс. была расстреляна. Это составляет более двух третей от всех расстрелянных за период с 1921 по 1953 г. Ни во время коллективизации, ни во время Великой Отечественной войны мы не встречаем столь огромного количества смертных приговоров. На протяжении десятилетий историки спорят о причинах массовых репрессий 1937-1938 гг. «Большой террор» является совокупностью нескольких репрессивных кампаний, разворачивавшихся практически одновременно и влиявших друг на друга, однако имевших разные цели и логику. Первая — это кампания по борьбе с «врагами» в рядах партийного и государственного аппарата. На протяжении нескольких лет руководство СССР наблюдало, как попытки интенсифицировать чистки против бывших оппозиционеров тонут в болоте местных парторганизаций, и, в конце концов, уверило себя, что это происходит потому, что под маской региональных партийных начальников скрываются враги и их пособники. Содержанием второй кампании была популистская борьба с причастными к нарушению законов представителями партийного и государственного аппарата на местах. Наказывая в ходе местных показательных процессов чиновников, издевавшихся над местными крестьянами, Кремль пытался нормализовать отношения с простым народом, испытывавшим после коллективизации не самые лучшие чувства к государству. Первые две кампании были публичными и осуществлялись через легальные судебные органы —  Военную коллегию Верховного суда, суды и военные трибуналы. Третья и четвёртая осуществлялись втайне через внесудебные органы («тройки» и «двойки») и дали больше всего жертв. Третья кампания — это так называемая «кулацкая операция», направленная против бывших кулаков, уголовников и всевозможного антисоветского элемента. Фактической её целью была чистка наиболее враждебных власти элементов населения, однако выбор целей оказывался довольно произвольным. Наконец, четвёртая кампания была направлена на борьбу с так называемой «базой» иностранных разведок. В рамках «национальных» операций НКВД преследование потенциальных помощников вражеских разведок зачастую вплотную приближалось к преследованию по этническому принципу. Источник: «Уникальный всплеск насилия»: историк А. Дюков — о причинах, механизмах и жертвах репрессий 1937-1938годов// Аргументы и факты, 2017.- 27 сентября-3 октября.- с.9

А. Ахматова 1889-1966гг
Посвящение
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат
— Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор…
И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна…
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.
А. Ахматова, март 1940, отрывок из поэмы «Реквием»

Ольга Берггольц
1910-1975гг.

Я историю вижу…
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили «Родина», «Народ».
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей
О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В открытых копях Колымы!
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!

Андрей Вознесенский
Не надо околичностей.
Не надо чушь молоть.
Мы — дети культа личности,
мы кровь его и плоть.
Мы выросли в тумане,
двусмысленном весьма,
среди гигантоманий и скудости ума.
Мы — сверстники примера,
который грозовел наичистейшей верой
и грязью изуверств.
Мы — помеси,
метисы несовместимых свойств:
дерзаний с догматизмом,
с новаторством притворств.
Отцам — за иссык-кули,
за дыни, за пески
не орденами — пулями
сверлили пиджаки.
И серые медали
довесочков свинца,
как пломбы,
повисали на души,
на сердца.
Мы не подозревали,
какая шла игра.
Деревни вымирали.
Чернели города.
И огненной подковой
горели на заре
венки колючих проволок
над лбами лагерей.
Мы люди, по распутью
ведомые гуськом,
продутые как прутья
сентябрьским сквозняком.
Мы сброшенные листья,
Мы музыка оков.
Мы —  мужество амнистий
и сорванных замков.
Распахнутые двери,
Сметенные посты,
И — ярость новой ереси.
И — яркость правоты!

Варлам Шаламов
Я много лет дробил каменья
Не гневным ямбом, а кайлом.
Я жил позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Пусть не душой в заветной лире –
Я телом тленья убегу
В моей нетопленой квартире,
На обжигающем снегу.
Где над моим бессмертным телом,
Что на руках несла зима,
Металась вьюга в платье белом,
Уже сошедшая с ума,
Как деревенская кликуша,
Которой вовсе невдомек,
Что здесь хоронят раньше душу,
Сажая тело под замок.
Моя давнишняя подруга
Меня не чтит за мертвеца.
Она поет и пляшет – вьюга,
Поет и пляшет без конца

Колосова Т. М., библиотекарь читального зала